Виртуальная энциклопедия Султанмахмут Торайгыров

Современники о Торайгырове

Свидетельства современников Султанмахмута Торайгырова позволяют глубже изучить личность выдающегося поэта, получить из первых уст сведения о том, каким он был в жизни.

 Из воспоминаний Мухтара Ауэзова

Воспоминание М.О.Ауэзова, опубликованное еще при жизни писателя в книге Б. Кенжебаева «Казахские писатели-демократы начала XX века» (1958 г.).

Вот что рассказывает М. О. Ауэзов: «В 1917 г. после февральской революции в Семипалатинске состоялось крупное собрание алашордынцев. В конце собрания были созданы секции по различным вопросам. Мы, группа молодежи во главе с Султанмахмутом, вошли в секцию по вопросам просвещения и равенства женщин.

Как началось заседание секции, вошли богатые семипалатинские торговцы вместе с крупными духовными лицами — ишанами. Когда председатель собрания спросил: «Что это? Что вам нужно?», в ответ один бай сказал: «Пришли, услышав, что рассматривается женский вопрос. Этот вопрос должен быть решен по шариату. Мы привели сюда ишанов, чтобы заявить об этом».

Когда председатель собрания, немного подождав, дал понять, что согласен с ними, Султанмахмут тут же встал и возразил: «Нет, нельзя допускать их присутствия на собрании. До сих пор в казахской истории эти люди были самыми вредными элементами. Если они будут участвовать на собрании, мы, молодежь, немедленно покинем его». После этого муллы ушли. Руководителям собрания не понравилось поведение Султанмахмута». Позже при выборах кандидатов в депутаты Учредительного собрания Торайгыров был выдвинут по списку не алашордынцев, а ушжузовцев.

В одном из стихотворений того периода поэт высказал неудовлетворение своим положением: «Не нашел я в поиске ни истины и ни дружбы». «Что находил, тем увлекался». «Не освободился до сих пор от заблуждений».

 Из воспоминаний Каныша Сатпаева

Об одной из встреч К.И. Сатпаева со знаменитым поэтом Султанмахмутом Торайгыровым остался следующий рассказ. Когда К. И. Сатпаев на последнем курсе Семипалатинской учительской семинарии заболел воспалением легких, перешедшим затем в туберкулез, врачи советовали ему прервать учебу и немедленно вернуться в аул на спасение — лечение кумысом да степным воздухом. В ожидании транспорта томился он в городе и случайно встретил поэта Султанмахмута Торайгырова. «...Это было осенью 1917 года. Холодный день. Пронизывающий ветер с песком. Докторы не помогли мне ничем. Тяжело на душе. Я уже подумывал об отъезде, — вспоминал К.И. Сатпаев. — Время шло к вечеру. Я отправился из семинарии к дому Абикей-ага [Абикей Зеинович Сатпаев, двоюродный брат Каныша Имантаевича.— Г. Б.] с книгами, которые намеревался захватить с собой в аул. На углу встречаю человека с бледным лицом. Ясноглазый, среднего роста, худощав. - Здравствуй, братишка. Ты не сын Имеке-аксакала? - спросил он неожиданно. Вроде знакомый, только не знаю, где я его раньше встречал. Да, я - Каныш, сын Имантая. А я - Султанмахмут Торайгыров. Если располагаешь временем, зашел бы ко мне вечерком, - и назвал свой адрес. Хорошо, Султа-еке. Зайду.

Он жил на квартире у одного татарина. Я зашел к нему поздно вечером. На столе стопки бумаг, книги. Султа-еке был рад моему приходу. - Каныш-шырагым [светик, уменьшительное обращение к младшему], у меня нет основательного образования, я рос без школы. И в русском не особенно силен. Прочти мне некоторые места из этой книги, которые я укажу и переведи их содержание, если не дословно, то хотя бы в общих чертах, - сказал поэт, протянув мне толстую объемистую книгу, обернутую желтой бумагой. Я полистал ее. Некоторые места подчеркнуты. Начал читать про себя. Вроде на русском языке написано, знакомые слова, но понять смысл их с первого раза оказалось не так-то просто. Пришлось прочесть снова. И только тогда смог кое-что разобрать, и то почти интуитивно. Начинаю пересказывать. Султанмахмут-ага не просто слушает, а записывает. Так мы просидели около двух часов. Вдруг обоих захватил сухой кашель, должно быть, чад керосиновой лампы подействовал. Это послужило поводом для того, чтобы излиться друг другу о скорбях своих. Поэт тоже болел этим страшным недугом... После этого мы встречались еще два раза. В последний вечер Султа-еке, зная, что я еду в аул, принял меня с хорошим угощением. В один из моментов, когда хозяин вышел в переднюю комнату, я, не в силах удержать свое любопытство, быстро развернул обертку, под которой были первые страницы книги, столь тщательно изучаемой поэтом, широко известным в степи. На титульном листе стояло: «Капитал. Критика политической экономии. Сочинение Карла Маркса. Том первый. С.-Петербург. 1872 год». В тот же вечер Султа-еке меня благословил на дорогу домой. - Не забывай мечту свою, — сказал он мне на прощанъе. - Она не только твоя, это давнее стремление всего нашего народа. Только через просвещение, только через него лежит путь к нашему благополучию в будущем. Но для того, чтобы учиться, нужно хорошее здоровье. На что годен сокол без крыльев?...».

Так К. И. Сатпаев получил благословение великого казахского поэта, просветителя-демократа Султанмахмута Торайгырова. К. И. Сатпаев одним из первых высоко оценил поэта еще при жизни. Когда они встречались, Сулганмахмуту было 24 года, а Канышу Имантаевичу 18 лет.

 Из записок Ильи Маслова (1940)

В начале июля 1940 года фотоочерковая бригада Павлодарского областного отделения Общества изучения Казахстана в составе фотографа Д.П. Багаева и автора этих строк посетила родину выдающегося казахского писателя Султанмахмута Торайгырова. Бригада ставила себе скромную цель: осмотреть и сфотографировать могилу поэта, точно установить в каком доме он родился, рос и провел последние дни своей жизни, а также записать воспоминания людей, лично знавших Султанмахмута...

Многие здешние колхозники хорошо помнят Султанмахмута Торайгырова. Есть среди них даже бывшие друзья поэта, страстные поклонники его творчества. Таким оказался колхозный кузнец Каттал Сеитов. Ему не раз приходилось бывать в доме Султанмахмута, ездить с ним по степи, слушать его беседы и пламенные стихи, которые он частенько читал в кругу аульной молодежи, собиравшейся у него по вечерам.

Сеитов нас удивил не только хорошим знанием творчества своего земляка, но и недюжинным самодеятельным дарованием. Он прекрасно поет и играет на домбре. По нашей просьбе Сеитов спел одно из лирических стихотворений Торайгырова - «Плач девушки» - под собственный аккомпанемент домбры.

Выступление произвело большой эффект. Собравшиеся колхозники, особенно молодежь, шумно и долго ему аплодировали, бросали реплики: «Ой, шіркін-ай! Ой, жақсы!». После этого Сеитов исполнил еще несколько вещей. Все они были тепло и радостно встречены слушателями.

Учась сперва в Троицке потом в Томске, Султанмахмут каждое лето приезжал домой на каникулы. Обычно он привозил с собой полный чемодан книг, журналов, различные вырезки из газет и много тетрадей со своими заметками, записями и творческими замыслами. Все это он тщательно перебирал, нужное откладывал в особую папку и в первый же теплый пригожий день брал «свои дела» под мышку, прихватывал с собой парочку - другую из книг (конечно, из беллетристики) и далеко уходил в горы или степь.

Там он забирался в горы, выбирал где-нибудь тихое и укромное местечко, садился на камень, раскладывал на коленях бумаги и предавался глубоким думам. А если уходил в степь, то непременно на такое расстояние от дома, чтобы не слышно было ни мычания скота, ни лая собак, чтобы над степью была полная тишина и покой. Облюбовывал какой- нибудь тенистый куст таволожника, приминал с одной стороны траву и ложился на спину.

Проходило полчаса - час, а он все лежал на спине, грыз сухую былинку и задумчиво наблюдал за парящим в небе коршуном. В воображении рождались картины, образы, сами по себе приходили слова, начинали тесниться они в бесконтурную обойму строчек, слагались рифмы, натягивалась строгая и упрямая тетива напевности - и Султанмахмут поспешно перевертывался на живот, раскрывал тетрадь, и его карандаш торопливо бежал по белому полю листа, оставляя за собой волнистые дорожки жгучих и пламенных стихов.

Бывало и иначе. Бывало, когда он, переполненный ненавистью к эксплуататорским

классам: баям, волостным управителям, чиновникам, судьям, отягощенный мрачными мыслями о судьбах своего народа, поднимался с земли и, вообразив, что перед ним стоит огромнейшая толпа народа - оборванного, нищего, голодного и забитого, - призывал его к борьбе, к новой жизни, к счастливому и радостному будущему. В такие минуты вид у него был дерзновенный и вызывающий. Он беспощадно громил все старое, пробуждал в народе самосознание и увлекал его за собою вперед. Но ораторских способностей у него хватало ненадолго. Из приподнятого стиля он быстро сбивался на импровизацию, выпаливал экспромтом два - три куплета, запинался и смолкал. Опускался на колени, минуту молчал, но потом, охватив голову руками, разражался громким и продолжительным смехом. Смех этот, однако, был надуманным, искусственным. На его глазах блестели слезы.

Однажды Султанмахмут возвращался с очередной прогулки. Над степью стоял тихий теплый вечер. За горы спускалось солнце, в воздухе неподвижно держались жаворонки, со стороны аула тянуло горьковым привкусом кизячного дыма.

Проходя мимо зимовки Карабека, Султанмахмут случайно заметил у его ворот стоявшую лошадь. Он подошел ближе и присмотрелся. Лошадь была незнакома. Вероятно, кто-то приехал из дальнего аула. Подойдя к тетушке, которая вышла взглянуть на самовар, Султанмахмут спросил у нее, что за человек пребывает в их ауле.

- Не знаю, право, - ответила женщина, - говорили бабы, как - будто бы старый Ходжа приехал, но сама я не видела.

При произношении имени Ходжа Султанмахмут побледнел. Он много слышал об этом плуте и прощалыге. Ходжа имел приличное хозяйство, от безделья разъезжал по аулам и иногда занимался знахарством; Султанмахмуту было также известно, что в прошлом году этот самый Ходжа лечил ребенка у Тайникеша. За то, чтобы изготовить «рецепт», который, по его уверениям, должен был выгнать всю хворь из больного, он взял с Тайникеша три аршина хошмы. Но ребенок на второй же день умер. Теперь этот коновал приехал лечить Карабека.

Султанмахмут отдал свои книги тетушке, выдернул с крыши палку и направился к дому. Женщины бросились за ним. Через минуту из ворот Карабека выскочил растерянный лекарь. Он был без чапана, с непокрытой головой и в легких ичигах. Кебисы забыл у порога. За ним с палкой гнался Султанмахмут, а за Султанмахмутом вереницей вытянулись казахи. Ходжа бросился к лошади, хотел вскочить в седло, но Султанмахмут в это время нагнал его и вытянул палкой по спине. Знахарь вскрикнул. Повернулся спиной к седлу и, выставляя вперед руки, полез под лошадь. Султанмахмута схватили и вырвали у него палку.

- В чем дело? Почему вы держите моего сына? - пробираясь сквозь толпу, кричал Шокпут. Он только что приехал из степи и, услышав крик, прибежал на него. Отцу разъяснили положение дела, но он так рассердился на казахов, сдерживавших Султанмахмута, что полез на них с дракой. Потом гневно кинулся на Ходжу. Размахивая плетью, он двинулся на знахаря. Шокпута задержали. Между ним и Ходжой образовалась стена защиты. Шокпут долго кричал, рвал на себе рубаху и через головы пытался достать своего противника.

Все это кончилось тем, что у знахаря были отобраны все его «лекарства» и немудрящий инструмент и сам он был выгнан из аула.